В Третьяковской галерее открылась выставка ученика Казимира Малевича

05 декабря 2006 г.

Русский авангард по-прежнему остается самым востребованным направлением в музейной и антикварной среде. Это мировой бренд, который наряду с иконами превратился в художественную марку России. Однако представления о нем, как правило, ограничиваются фигурой Казимира Малевича и его геометрическими опытами 1910–20-х годов. В Третьяковке показали, что происходило с поздним авангардом и что делал один из учеников мастера Константин Рождественский для того, чтобы встроиться в новую советскую систему.

В случае с Рождественским «ученик Малевича» – это не просто деталь биографии, а в некотором смысле творческая позиция и жизненное кредо. Много раз отмечалось, что «отец русского авангарда» не шутя изображал себя пророком нового искусства, а его мастерские сильно смахивали на секту. Однако сын томского священника попал к Малевичу в тот момент, когда его мессианский пыл поостыл, на дворе стоял мелкобуржуазный нэп, растерянный Казимир Северинович решил, что живопись готовится к смерти, и переключился на создание моделей новой архитектуры. Поэтому и обучение в петроградском Гинхуке было либеральнее – Малевич, например, всячески поощрял знакомство с мировой культурой и копирование классиков в Эрмитаже.

Иными словами, Рождественский пришел к авангарду не с желанием перестроить мир, а с искренним стремлением стать хорошим художником. И на этом пути ему пришлось от супрематизма вернуться к истокам: к импрессионистам, Сезанну, Пикассо.

Именно это желание осваивать и постигать больше, чем сбрасывать старое на свалку истории, и является самой симпатичной чертой Константина Рождественского. Он не стеснялся быть «подражателем Малевичу», создавая разноцветные фигуры крестьянок и почти безликие головы бородатых мужиков. Как известно, в конце 1920-х Малевич, почувствовав, что ветер дует в сторону реализма, устроил преднамеренный подлог: при подготовке выставки 1928 года он создал ряд новых полотен с изображением человеческих фигур, которые подписал более ранними годами – якобы он никогда и не отвлекался от народной правды. Для Рождественского поздние вещи учителя оказались важнее «Черного квадрата» – в начале 1930-х он развивает этот «супремо-реалистический подход», очеловечивая пустые геометрические пространства. В его картинах появляется глубина, индустриальные сюжеты (аэроплан над полем) и откровенное воспевание счастливого социалистического труда.

Если судить по выставке, с середины 1930-х годов авангардные поиски заканчиваются. Живописец замолкает, лишь изредка создавая пейзажи и натюрморты в сезанновском стиле. Именно в это время ученик Малевича переквалифицируется в декоратора. И затем уже будет создавать выставочные павильоны, дизайн промышленных экспозиций и коробки для парфюмерии. В этом качестве – оформителя – он стал заслуженным советским художником, секретарем Союза художников по декоративно-прикладному искусству и академиком Академии художеств. Его последней крупной работой оказался дизайн эпохальной выставки 1981 года в Пушкинском музее «Москва–Париж», которая еще раньше перестройки и гласности прорубила новое окно на Запад.

Пример Рождественского, его труды доказывают один простой факт, который всегда казался парадоксальным: Малевич и его компания, как выясняется, были реально хорошими художниками. В «Черном квадрате» и прочих геометрических вещах главным образом видели радикальные жесты. Между тем, визуальная и живописная культура, накопленная этой школой, была такой богатой и плодотворной, что изменила отношение и к дизайну, и к истории искусств. Особенно эта культура заметна на фоне того, что происходило в советской послевоенной живописи. Не случайно Рождественский характеризовал свое окружение убийственным эпитетом – «кругом обезьяны», говорил, что «снизились требования и наш глаз». Впрочем, доля вины в этом лежит и на «круге Малевича» – именно люди из его окружения, дойдя до крайней точки абстракции, начали движение назад.

Источник: Новые Известия