В Московский дом фотографии приходят посмотреть на пассажиров, путешествующих под музыку Моцарта.

11 июня 2003 г.

Поражает больше всего Чернышева тем, что не поражает вообще. Нет в том, что делает Чернышева, шика, блеска и красоты. Ни в фотографиях, ни в видео. Даже не потому, что сюжеты она выбирает самые непритязательные, уличные, небритые какие-то: можно и самый небритый сюжет подать так, что закачаешься. А вот от Чернышевой не закачаешься. Фотографии — самые обычные, я тоже так могу; и то же с видео. Искусство без искусности. Без художества. Без страсти. Как бы от третьего лица. Автора вроде бы нет. Где художник, хочется спросить? Где рука мастера, почерк, на раз узнаваемая манера и все такое? Как если бы, рассказывая историю, рассказчик не претендовал ни на что — даже на то, чтобы рассказать историю до конца. Он не говорил бы ни «да» ни «нет», не повышал бы голос в нужном месте, не шутил, не расставлял бы акценты, не стремился слушателя соблазнить и прельстить — так что было бы даже непонятно, зачем вообще он начал разговор. Ради чего? К чему он клонит? Уличные сюжеты: прохожие, тетки-торговки, метро, поднимающиеся вверх по эскалатору спины, спины — может, есть у Чернышевой хотя бы социальный пафос? Нет. Напрочь. Чернышева снимает на улице не для того, чтобы протолкнуть какую-нибудь тенденцию, важную идею. Снимает она прохожих лишь потому, что существуют такие — прохожие.

Безусловно, она шутить умеет. Ее фотографии и видео бывают уморительно смешны. Юмор этот какой-то очень интеллектуальный: смешно становится только после того, как уже стало понятно, что «это смешно». Это, безусловно, ирония, но не издевательская, всеразрушающая ирония, которая вообще свойственна русскому искусству последних тридцати лет. Она ловко подмечает гротескные черты реальности, но так, что ее авторская воля не искажает общий пейзаж. Понятно, что это правда, что это так и есть: дикость и есть дикость, странность и есть странность. Этика автора, способного поставить мир на голову хотя бы в воображении, в случае Чернышевой безупречна. Чернышева мир крайне деликатно потрагивает, и не сразу выясняется, что эта специфическая бесформенность ее искусства и есть форма, а простота и незамысловатость — тщательно припрятанный замысел. Бесстрастность и даже какое-то естествоиспытательское равнодушие к своим персонажам не сразу открывает настоящую и самую главную эмоцию: сочувствие. Сочувствие к людям уже только потому, что они живы. Что они вляпались в эту неприятную историю с реальностью.

Коротенький семиминутный фильм, где камера под Моцарта проходит коридорами вагонов, всматриваясь на секундочку в лица пассажиров, — единственный экспонат длинного и темного зала на втором этаже в Московском доме фотографии. Был соблазн показать и еще что-нибудь, но Чернышева удержалась: если уж зал так подходит именно этому фильму, то пусть все будет правильно.

Источник: www.afisha.ru