Еще не дед

Его архитекторы, Ренцо Пьяно и Ричард Роджерс, участвовали в конкурсе на лучший проект музея скорей шутки ради. Просто оказались в нужное время в нужном месте. Говорят, в день первой встречи с Жоржем Помпиду они первый раз в жизни надели галстуки. Молодежь!

Французский президент попросил их создать здание на века, а они строили покосушки на шесть месяцев. И это притом что оба с трудом говорили по-французски. Впрочем, как выяснилось, чувство юмора у них работало отлично.

По словам Роджерса, его до сих пор не покидает мысль, какие красивые будут руины. Одно из его любимых воспоминаний, как однажды в сильный дождь прекрасная незнакомка приютила его под зонтиком прямо рядом с Бобуром. Когда же он сказал, что это его творение, приятный разговор был закончен. Дама отхлестала его сложенным зонтиком прямо под дождем.

Зато теперь он красуется на всех открытках – смешной сюрреалистический каркас современного искусства.

Кризис среднего возраста
Изначально образец современного музея, как его представляли Мальро и другие ценители, Центр Помпиду в настоящий момент переживает в прямом смысле слова кризис среднего возраста. Конечно, общее направление понятно: изменилась Франция, можно сказать, меняется на глазах, и музей меняется вместе с ней.

С одной стороны, пытается соблазнить молодежь – от надписей Wi-Fi пестрит в глазах. Только-только кончилась выставка, посвященная знаменитому карикатуристу Эрве, автору Тинтина. Открывает новые отделения – в Китае, например, то есть опять же заигрывает с будущим. С другой – то в результате несчастного случая пострадают две современные работы, приехавшие с выставкой из США, то, как это часто бывает во Франции, грянут забастовки и на шесть дней музей закроется.

В год, когда Центр Помпиду открылся, он поглотил одну седьмую бюджета страны, выделяемого на культуру. Сейчас его доля составляет 3,3% – 100 млн евро в год, столько же, сколько Парижская опера.

Учитывая стоимость билетов, сам музей зарабатывает на своих коллекциях еще 24 миллиона. К тому же директор с говорящей фамилией Расин вполне отдает себе отчет, что субсидии не вечны. Потому все больше выставок проводится при спонсорском участии самых различных организаций – от Moet Hennessy, Louis Vuitton до лондонской галереи Тейт.

Однако политика не оставляет музей в покое. Учрежденный французским президентом, он остается зависим от внутренних колебаний страны. Ходят слухи, что если к власти в 2007-м придут социалисты, то нынешнему директору придется покинуть пост.

Столица и провинции
Зайдя в Центр Помпиду, можно легко забыть обо всем на свете и провести там несколько дней, так и не увидев сам Париж. Огромное строение в стиле хай-тек – стекло и металл, – окружившее себя какими-то непонятными трубами и фонтаном Стравинского с приветливо распахнутыми пунцово-алыми губами. Прямо по соседству примостилась небольшая по парижским мерка готическая церковь – века XIV, что ли. И вот что самое интересное: они удивительным образом сочетаются, не вычеркивая друг друга, но создавая свой единый контекст – контекст культуры.

Господствующей формой второй половины ХХ века можно считать инсталляцию. Знакомство с этим видом искусства можно начать с классики. Например, Вито Акконци, работа «The American Gift» (1976), представляющая собой черную кабинку, или он же уже 1990 года – «Convertible Clam Shelter»: две половинки расколотого яйца со встроенными прожекторами и возможностью в этих половинках полежать.

Затем, скажем, Гийом Билль, «Mirror Stand» (1988) – целая комната, увешанная всевозможного вида зеркалами. Или Бит Стрели, запечатлевший образ США 95 года: меняющиеся слайды на трех экранах.

Или, скажем, работа Даниэля Бюрена «Jamais deux fois la meme» (1967–2003) – небольшой яркий рисунок, для входа в комнату с которым надо пройти через арку сплошных белых и синих полос. Фантазия автора после просмотра может спокойно подавать в отставку.

В принципе остается загадкой работа отечественных арт-деятелей: как им удается с таким колоссальным трудом продвигать в качестве «нового и актуального» то, что в Европе уже давно успело стать классикой и даже ретро? Попутно выясняя, что публика и к этому не готова. Вспоминается анекдот про русского и американского евреев: «А мы сейчас черную икру едим!» – «Боже, как вы от нас отстали – мы это ели сто лет назад!»

Притяжение Парижа состоит не в том, что, будучи раза в три меньше Москвы, он кажется ровно в те же три раза «столичнее», интеллектуальнее и привлекательнее.

Проблема не в том, что мечта получить грант под современное искусство обретает в пределах Елисейских Полей и бульвара Распай изящную плоть и легкую кровь.

Проблема не в том, что одна из самых крупных в Москве галерей современного искусства – Stella art gallery, – где открывались выставки Уорхола и Джаспера Джонса, по размерам оказалась чуть меньше маленькой частной галерейки на задворках Парижа.

И возможно, даже не в том факте, что содержимое двух других известных московских арт-площадок – «Крокен галереи» и галереи Марата Гельмана – словно составлено из вполне репрезентативных образчиков европейских арт-деятелей, только 60–80-х годов.

Нет, по-настоящему притяжение Парижа понимается, только когда ты уже возвращаешься, покупаешь обратный билет, садишься на поезд или самолет и внезапно понимаешь, что, куда бы ты ни направлялся, ты едешь в провинцию.

Источник: vz.ru