Чем украшать рабочие места

Коллекции, как известно, важно не только правильно собирать, но и правильно показывать.Западные банки и корпорации показывают их обычно своим сотрудникам. Офисы крупнейших финансовых институтов на Западе сплошь и рядом увешаны и уставлены работами авторов первого ряда. Так реализовалась мечта Йозефа Бойса о том, что искусство должно быть близко и клеркам. Бойс говорил об этом во времена, когда корпоративные коллекции только начинали складываться. Зато сегодня они могут посоперничать с музейными собраниями полнотой и уровнем представленных шедевров.

Фотограф как волшебник
«Обещание фотографии» – под таким названием Дом фотографии выставил более 270 работ 35 мастеров. Все они принадлежат к числу самых известных авторов наших дней – от Ричарда Аведона и Хельмута Ньютона до Барбары Клемм и Андреаса Гурски. Так что у сотрудников банка DZ, которые имеют право лично определять, какое именно произведение будет в течение года украшать их кабинет, сложный выбор. Тем более что банк специализируется на коллекционировании именно фотографии, проводит собственные и поддерживает чужие выставки по всей Германии, выдает стипендии фотографам. Непрост выбор и у зрителя, который вряд ли сможет потратить на осмотр выставки четыре часа (это если смотреть на каждую фотографию лишь по минуте), даже если вся она состоит из экспонатов высочайшего качества.

Посетителей поджидает и сложность другого рода. При столь объемном подходе речь поневоле идет о знаковом представлении отдельных имен. Неизбежно лишенная глубины ретроспективы выставка сосредоточена на узнаваемых образах, хотя куратор собрания, Люминита Сабау, и пыталась сосредоточиться вокруг трех тем, разрабатываемых современными авторами, – «Человек», «Природа» и «Индустриальный ландшафт». Сами по себе крупные имена ее не интересовали: в каталоге собрания, например, не найти ни работ недавно скончавшегося Картье-Брессона, ни чрезвычайно модного в последние годы Бориса Михайлова (из наших выставлен лишь Анатолий Журавлев, в банковском собрании есть также Римма и Валерий Герловины). Но если учесть, что среди авторов этого каталога – Борис Гройс и крупнейший французский социолог Поль Вирильо, попытку можно считать удавшейся. Не зря эту коллекцию охотно показывают в своих стенах и Национальный центр фотографии в Париже, и Музей современного искусства Хара в Токио, и один из лучших выставочных залов Германии Schirn-Kunsthalle во Франкфурте.

Особенно интересным является ситуация, когда в роли фотографа выступают художники. Само по себе это не новость в искусстве – и Эдгар Дега, и многие другие живописцы не только использовали фотографии при работе над картинами, но и сами выступали в роли фотографов.

Банк DZ обладает, например, работами Ильи Кабакова и Сигмара Польке, Габриэля Ороско и Дэвида Хокни. Последний, известный как один из создателей английского поп-арта и ставший позднее в Калифорнии типичным «водным художником» (Хокни обожает пляжи и бассейны), еще в 80-е годы использовал полароидные фотографий при создании картин. В начале 80-х прошли и его первые фотовыставки, а в 1983 году Хокни даже прочитал публичную лекцию «О фотографии» в лондонском Музее Виктории и Альберта. Только к концу 90-х годов в альбомах Хокни хранилось около 30 тысяч снимков. Зачастую он склеивал эти снимки в отдельные коллажи, добиваясь тем самым редкого для фотографии сочетания сиюминутности, спонтанности запечатленного – и его продолжения во времени. На коллаже «Доисторический музей Near Palm Springs» (сентябрь 1982) еще и запечатлен сам фотограф, точнее, его тень, вытянувшаяся почти на две трети длины снимка. Казалось бы, такого бесцеремонного вторжения художника в повседневность не мог бы себе позволить ни автор «Менин», ни создатель «Последнего дня Помпеи». Но Хокни и не думает уравнивать фотографию с живописью, а фотографа с художником. Он создает громадный фотомир (214 на 143 сантиметра, не считая миллиметров), где автомобили соседствуют с моделями динозавров, а посетители незатейливо так вырастают из пейзажа, словно кактусы из пустыни. В этой впечатляющей инсталляции видны отзвуки живописных экспериментов Хокни – вроде 12-метрового изображения Большого Каньона (также, кстати, составленного из отдельных картин, да еще и помещаемых порой на выставках под прямым углом друг к другу). И там и здесь реальность деконструируется ироничным взглядом наблюдателя. И все же у фотографии, тем более постановочной, а не репортажной, есть особые качества, позволяющие ей осуществлять театрализацию повседневности с ловкостью средневекового фокусника, чье мышление и чьи возможности выглядят в глазах изумленного зрителя проявлением абсолютного чуда и могущества.

Наследие как вклад
В главном офисе Deutsche Bank во Франкфурте-на-Майне даже в лифте этажи обозначены по именам авторов, чьи произведения размещены на том или ином этаже: Мартин Люперц, Сигмар Польке, А. Р. Пенк, Томас Байрле, Георг Базелиц. Кстати, именно творчество Базелица оказалось знаковым для отношений банка и Москвы: его выставку из собрания банка показали в Новом Манеже в дни отдававшего вакханалией 850-летия города.

Deutsche Bank, регулярно представляющий публике картины из своих офисов, возил одно время по Европе свою коллекцию работ на бумаге. Бумага как особенность была выбрана в знак уважения к этому материалу, на котором и стихи легко писать, и деньги печатать. Под названием «В центре – человек» эту коллекцию даже показали не так давно в Эрмитаже. От Кандинского до Бойса, от Отто Дикса до Пенка – все знаменитые немцы ХХ века, определявшие погоду искусства, и те, кто составлял атмосферу. В Музее личных коллекций показывают «Взгляд из Германии» – выставку, объединившую не только работы на бумаге, но и на холсте, бронзовые и деревянные скульптуры.

Благодаря этой выставке можно проследить практически всю историю немецкого искусства XX века. За редким исключением здесь представлены все важнейшие имена, причем далеко не худшими своими работами. Для российской музейной жизни, до обидного бедной с точки зрения германской арт-истории последнего столетия, появление в Москве работ Кокошки и Модерзон-Беккер, Блинки Палермо и Бойса, Альтенбурга и Иммендорфа все еще, безусловно, является событием высочайшего уровня. О течениях нечего и говорить: экспрессионизм, послевоенный авангард в лице Вольса и Баумайстера, круг нынешних звезд, в равной степени озабоченных как художественными, так и политическими проблемами, – все они по крайней мере представимы благодаря экспозиции в Музее личных коллекций, а также сопровождающему ее каталогу.

Особый интерес вызывают две работы Эрнста Барлаха (1870 – 1938) – рисунок «Пьяная нищая» и скульптура «Беременная девушка». Один из лучших европейских скульпторов XX века (сегодня в одной лишь Германии существует четыре его музея), Барлах знаменит и как художник-график. Широко известны, например, его иллюстрации к Гете и Шиллеру. Обе привезенные работы связаны с путешествием, которое он совершил поздним летом 1906 года с младшим братом Николаусом в Российскую империю, в Южную Украину. Там, вблизи
Харькова, работал инженером их старший брат.

Художник переживал в ту пору мировоззренческий кризис, и предполагалось, что поездка может вывести его из состояния депрессии. Так в итоге и случилось: увиденное поразило его настолько, что надолго вывело из тяжелого состояния. Уже вернувшись в Берлин, художник признается о пережитых им во время путешествия «откровениях». Мистика, впрочем, оказалась тесно связанной с повседневностью: «В течение месяца я был ныне в Южной России, и получил там бесконечные импульсы, можно даже сказать, прозрения. Надеюсь, у меня получится придать некоторым из них форму в рисунках и пластике. Конечно, частью работы являются мысли о деньгах… И из-за денег необходимо умышленно калечиться!» (письмо Барлаха издателю Райнхарду Пиперу от 9 декабря 1906 года).

Уже в дороге и позже, живя у брата, Барлах сделал массу карандашных зарисовок с натуры, многие из которых он использовал для создания скульптур и фарфоровых фигур, таких как «Лежащий крестьянин», «Степная баба», «Русская нищенка с платком», «Поедающий дыню» или «Сидящая попрошайка». В 1912 году художник выпустил книгу «Степная поездка» c 13 своими литографиями. Но лишь недавно были собраны в одной книге практически все эскизы и наброски, плюс записи из дневника, который велся во время русских странствий. Трудно пересказать его потрясение, вызванное бескрайними степями и безлюдными лесами в стране, оказавшейся воплощением его потаенных мечтаний: «Я погрузился в жизнь, состоящую из дождя и ветра… облаков, лесов, рек. Жизнь здесь, должно быть, тяжела, насыщенна, почвенна. Природа беспощадна. Только то, что сильно, может выжить. Посреди этой бесчувственной природы лишь Зверь и Человек – единственные чувствующие существа. Люди кажутся тупыми, неотесанными в фигуре, недружелюбными в обращении, медлительными, они укоренены в том куске земли, на котором стоит их хижина». Главными героями записей оказываются нищие, попрошайки, пассажиры третьего класса на железной дороге – именно их фигуры привлекали его внимание сперва как путешествующего наблюдателя, подробно записывающего свои впечатления, затем как художника. В них он нашел ту составляющую жизни, что не могли дать ему модели в ателье, интеллектуальные беседы с коллегами и регулярное чтение газет по утрам.

Мало кому известно в России и имя Карла Шмидта-Ротлуфа (1884 – 1976). Хотя едва ли не лучшие его полотна первых десятилетий века были навеяны русскими и литовскими мотивами: во время Первой мировой художник попал в плен. Он входил в группу «Брюкке» laquo;Мост»), одну из самых интересных художественных групп начала века, куда вошли почти все будущие корифеи экспрессионизма, от Эрнста Людвига Кирхнера до Эмиля Нольде (их работы, кстати, тоже есть в банковском собрании).

В память о группе Шмидт-Ротлуф основал в своей западноберлинской вилле музей и создал два фонда.

Удивительна верность художника идеалам молодости: он продолжает варьировать его формы на протяжении всей жизни. Прежними остаются и жанры: ню, пейзажи, натюрморты.

Удивительно и другое. Шмидт-Ротлуф практически не занимался политикой. Покинув в 1933-м в знак протеста Прусскую академию искусств, он тем не менее остался в нацистской Германии, задав тем самым потомкам задачу, которую невозможно решить.

Что делать художнику в ситуации, когда к власти приходят диктаторы? Работать?

В 1938-м его произведения (общим числом 605) изымаются из немецких музеев. А три года спустя – жест, едва ли возможный в России, где «просто» ставили к стенке – Шмидт-Ротлуф оказался под прессом «запрета на профессию». Его исключили из Имперской палаты изобразительных искусств, но в армию не взяли. Как ни в чем не бывало продолжал он ездить в свою любимую Восточную Померанию, а в 1942-м провел несколько недель в имении графа Мольтке – того самого, что возглавил потом заговор против Гитлера.

Когда берлинское его ателье за два года до окончания войны было разбомблено (вот тебе и «запрет на профессию»), он переселился в родной Ротлуф (с городком и связана «псевдонимная» часть фамилии). После чего война кончилась, и наступила слава.

* * *
Корпоративные коллекции давно уже стали нормой во всем мире. В начале перестройки возникла на них мода и в России. Парижское издательство Chene даже включило одно из таких собраний банка «Московия» в свой альбом «Русские коллекционеры». Как показала история, решение автора Кристины Буррус было поспешным: где сейчас банк? Где коллекция? И многие другие корпоративные собрания постигла та же участь забвения.

Но и сегодня наши банки тоже что-то покупают, но в офисы это «что-то» редко вешают, а публике еще реже показывают.

Источник: newstimes.ru