Женское начало модерна

Конец века – время рождения самых удивительных парадоксов. Ожидается конец света, приходит в упадок вера, распространяется страх перед завершением мира. Конец столетия будит в человечестве тягу к новому – и страх неизвестности.

Fin de siecle, вечное падение в небытие нового времени – таково время зарождения модерна. Вместо причудливых сочетаний элементов бывших стилей, как саламандра из огня, возникает нечто, воплощающее свободу эстетики, вечную текучесть форм, природную экспрессию творчества и жизненную силу. Это новый стиль, art nouveau, модерн. Художник мыслится в нем демиургом, сочетая материалы, перевоплощая их в общую эстетическую ткань, соединяя дух и вещность. В модерне становятся естественными соединения символической идеи и декоративного, природного мотива, в архитектуре распространяются пластические, текучие, словно самообразующиеся формы, в декоративном творчестве – стелющийся, разрастающийся орнамент. Элементы, соединяясь, образуют застывшие слепки природы, танец формы. Что произойдет, если вдохнуть в него настоящую жизнь, продолжить движение?

...Она соединила в своем танце вычурное искусство с природой, естественностью и простотой. Необычная для современного ей балета, симфоническая музыка удивительным образом помогала передать человеческие чувства. Танец состоял из простых элементов, немудреных, как движение листьев и ветвей под ветром, изменчивых, как вода, и легких, как дыхание природы. Вся жизнь Айседоры Дункан стала живым воплощением модерна.

Откуда появилась эта чудо-босоножка, кто – или что научило ее такому танцу? Ею восхищались, бредили, не могли забыть. Она опрокинула все традиции балета – но даже профессионалы этого искусства, строго соблюдавшие классический канон танца, не могли остаться безразличными к таланту Айседоры Дункан. И не только к таланту – она не могла считаться балериной, она не была ею. Она была легендой эпохи. Критики восхищались ею: «Дункан танцует естественно, просто, как танцевала бы на лугу, и всем своим танцем борется с обветшавшими формами старого балета». «Эти прекрасные поднятые руки, имитирующие игру на флейте, игру на струнах, ...эти всплескивающие в воздухе кисти рук, эта длинная сильная шея... – хотелось всему этому поклониться живым классическим поклонением!». Ее имя было для общества синонимом женственности, грации, поэзии. Ее движения – как и ее жизнь – не подчинялись никаким правилам, для нее была важна духовная свобода, способность выразить в танце внутренние переживания.

Переживания души оставались главным для нее на протяжении всей жизни.

Как и в танце, в жизни Айседора напоминала пламя – яркое, текучее, неспокойное, постоянно меняющее свою форму, но вместе с тем органичное и своим движением способное выразить самые сильные чувства.

Айседора вызывала не только любовь и восхищение публики – она вызывала страсть. Однако (любовь, как и красота, уязвима), ни один из бурных, светских, порой даже отчаянных романов не привел ее к семейному счастью. Ее личная жизнь складывалась по законам ее танца – огненная подвижность, жгучие переживания и ожог расставания в конце.

Первый «парный танец» Айседоры, в котором она была еще ведомой, а не ведущей, состоялся, когда «босоножке» было всего восемнадцать. Безумно влюбленный пожилой поклонник, долгое неведение, детская вера в единственность страсти и горькое разочарование – когда юная танцовщица узнала, что кавалер женат.

После встречи с «Ромео», венгерским актером Оскаром Беренги, в жизни Айседоры начался бал, вечное скольжение от чувства к чувству. Ни одна история ее любви не была похожа на другую. И здесь она оставалась воплощением модерна – никакой симметрии, только естественное развитие природных мотивов.

Встреча с талантливымтеатральным постановщиком Гордоном Крэгом могла стать творческим союзом, соединением двух демиургов, но не стала, даже несмотря на появление на свет их дочери. Айседора с юных лет уверовала, что любовь не может быть вечной.

А в 1906 году началась история, снабженная всеми атрибутами сказки про прекрасного принца, хотя знаменитую и любимую публикой Айседору Дункан уже сложно было назвать Золушкой. Наследник Зингера владел немалым состоянием и относился к Айседоре гораздо бережнее остальных ее мужчин. Подарки, путешествия, шикарная жизнь, которую так любила танцовщица, рождение сына – казалось бы, она, наконец, обрела свое счастье. Но современное понятие семьи требовало изменения ее жизни, а Дункан уже привыкла к роли ниспровергательницы норм. Через несколько счастливых лет она рассталась и с «Лоэнгрином».

Самой трагической стала история любви танцовщицы к «русскому хулигану». Пережив гибель детей (судьба не могла позволить ей быть счастливой даже в этом), побывав в плену безумия, она приезжает в Россию, чтобы открыть свою школу танцовщиц, и встречает Есенина. Неуравновешенный и склонный к истерикам поэт не мог быть с ней долго, и после нескольких лет, в течение которых любовь и нежность перемежались склоками и дикими скандалами, они расстались.

После каждого расставания Дункан с новой глубиной окуналась в танец, стараясь не смыть боль, но выразить – в движении, в музыке, в том живом неистовстве, которое звалось ее искусством.

Айседора Дункан, переступившая через театральные и социальные условности, считается основательницей стиля модерн в искусстве танца. Однако ее роль в истории модерна гораздо больше.

Подобно другим основателям стиля, она считала источником своего вдохновения природу. Проповедуя возвращение к природным формам, стремясь прежде всего обратить танец в творческую материю, выражая чувства и переживания, «великая босоножка» стала настоящим символом всей эпохи модерна.

Могла ли Айседора Дункан, живой дух танца, движение чувств, обрести человеческое счастье, стать довольной женой одного из своих поклонников? Можно ли представить себе движение, навеки застывшее в семейном уюте? Случается ли, чтобы природа остановила смену форм, предпочтя вечной череде рождения и роста неизменность статуи? Сама жизнь ее дала ответ на этот вопрос – жизнь трагическая и прекрасная, полная великих взлетов и сокрушительных падений, встреч и расставаний. Жизнь, похожая на танец.